Неточные совпадения
Тут был, однако, цвет
столицы,
И знать, и моды образцы,
Везде встречаемые лица,
Необходимые глупцы;
Тут были дамы пожилые
В чепцах и
в розах, с виду злые;
Тут было несколько девиц,
Не улыбающихся лиц;
Тут был посланник, говоривший
О государственных
делах;
Тут был
в душистых сединах
Старик, по-старому шутивший:
Отменно тонко и умно,
Что нынче несколько смешно.
Многие обрадовались бы видеть такой необыкновенный случай: праздничную сторону народа и
столицы, но я ждал не того; я видел это у себя; мне улыбался завтрашний, будничный
день. Мне хотелось путешествовать не официально, не приехать и «осматривать», а жить и смотреть на все, не насилуя наблюдательности; не задавая себе утомительных уроков осматривать ежедневно, с гидом
в руках,
по стольку-то улиц, музеев, зданий, церквей. От такого путешествия остается
в голове хаос улиц, памятников, да и то ненадолго.
Мы пока кончили водяное странствие. Сегодня сделали последнюю станцию. Я опять целый
день любовался на трех станциях природной каменной набережной из плитняка. Ежели б такая была
в Петербурге или
в другой
столице, искусству нечего было бы прибавлять, разве чугунную решетку. Река, разливаясь, оставляет
по себе след, кладя слоями легкие заметки. Особенно хороши эти заметки на глинистом берегу. Глина крепка, и слои — как ступени: издали весь берег похож на деревянную лестницу.
Только
по итогам сделаешь вывод, что Лондон — первая
столица в мире, когда сочтешь, сколько громадных капиталов обращается
в день или год, какой страшный совершается прилив и отлив иностранцев
в этом океане народонаселения, как здесь сходятся покрывающие всю Англию железные дороги, как
по улицам из конца
в конец города снуют десятки тысяч экипажей.
В столице можно и украсть, и пострелять милостыньку, и ограбить свежего ночлежника; заманив с улицы или бульвара какого-нибудь неопытного беднягу бездомного, завести
в подземный коридор, хлопнуть
по затылку и
раздеть догола.
Широко и весело зажила Вера Ивановна на Пречистенке,
в лучшем из своих барских особняков, перешедших к ней
по наследству от отца. У нее стали бывать и золотая молодежь, и модные бонвиваны — львы
столицы, и дельные люди, вплоть до крупных судейских чинов и адвокатов. Большие коммерческие
дела после отца Вера Ивановна вела почти что лично.
В это счастливое лето на долю Петербурга выпадали нередко погожие
дни, и Мечникова, пользуясь ими, возила сестру
по окрестностям
столицы.
Всякий
день ожидали новых событий, но
по отдаленности Уфы медленно доходили туда известия из
столиц. Губернатор
В.** скоро уехал, вызванный будто бы секретно императором, как говорили потихоньку.
Откупившись от
В.Н. Селезнева, он с рекомендациями «хозяина
столицы» князя
В.А. Долгорукова и со свидетельством благонадежности от обер-полицмейстера поехал
в Петербург
в Главное управление
по делам печати просить о назначении его редактором.
Не более как три
дня спустя
по его отъезде у нас
в городе получено было из
столицы приказание немедленно заарестовать его — за какие собственно
дела, наши или другие, — не знаю.
В самом
деле, человеку следовало бы жить или
в столице, или
в Кашине, а он живет
в Бежецке, живет запершись, ни с кем не видится, даже
в церковь не ходит;
днем пишет какие-то записки, а
по вечерам производит таинственные действия.
1882 год. Первый год моей газетной работы:
по нем можно видеть всю суть того
дела, которому я посвятил себя на много лет. С этого года я стал настоящим москвичом. Москва была
в этом году особенная благодаря открывавшейся Всероссийской художественной выставке, внесшей
в патриархальную
столицу столько оживления и суеты. Для дебютирующего репортера при требовательной редакции это была лучшая школа, отразившаяся на всей будущей моей деятельности.
На другой же
день я пошел
в Артистический кружек, где
по рекомендации актеров Киреева и Лебедева был принят на службу помощником режиссера, и обосновался
в столице.
Последние, из старых крепостников, называли его якобинцем, а чиновники, имевшие от правительства
по службе секретные циркуляры, знали, что дворянину Николаю Петровичу Вышеславцеву, высланному из Парижа за участие
в Коммуне
в 1871 году, воспрещается министром внутренних
дел проживание
в столицах и губернских городах
по всей Российской империи.
Наконец Неглинка из ключевой речки сделалась местом отброса всех нечистот
столицы и уже заражала окружающий воздух. За то ее лишили этого воздуха и заключили
в темницу.
По руслу ее, на протяжении трех верст, от так называемой Самотеки до впадения
в Москву-реку, настлали
в два ряда деревянный пол, утвержденный на глубоко вбитых
в дно сваях, и покрыли речку толстым каменным сводом.
Беркутов. Третьего
дня вечером. Извините! Вчера же хотел быть у вас, да очень устал с дороги. Еще
в Петербурге поставил для себя долгом
по приезде сюда, нимало не откладывая, явиться к вам засвидетельствовать свое почтение и сообщить, что молва о вашей подвижнической жизни, о ваших благодеяниях достигла уже и до
столиц.
Лотохин. Так вот, изволите видеть, много у меня родственниц. Рассеяны они
по разным местам Российской империи, большинство, конечно,
в столицах. Объезжаю я их часто, я человек сердобольный, к родне чувствительный… Приедешь к одной, например, навестить, о здоровье узнать, о
делах; а она прямо начинает, как вы думаете, с чего?
— Я давно желал иметь честь быть у вас и засвидетельствовать вам почтение, но, знаете,
столица… удовольствия…
дела…
По крайней мере теперь, если я буду не
в тягость…
Потом, еще чем эта жизнь была приятна, так это свободой. Надоело
в одном городе — стрельнул на дорогу, иногда даже билет второго класса выудишь, уложил чемодан, — айда
в другой,
в третий,
в столицу,
в уезд,
по помещикам,
в Крым, на Волгу, на Кавказ. Денег всегда масса, — иногда я
по двадцати пяти рублей
в день зарабатывал — пьешь, женщин меняешь, сколько хочешь — раздолье!
Всевозможные тифы, горячки,
Воспаленья — идут чередом,
Мрут, как мухи, извозчики, прачки,
Мерзнут дети на ложе своем.
Ни
в одной петербургской больнице
Нет кровати за сотню рублей.
Появился убийца
в столице,
Бич довольных и сытых людей.
С бедняками, с сословием грубым,
Не имеет он
дела! тайком
Ходит он
по гостиным,
по клубам
С смертоносным своим кистенем.
Если многие требования монашеской жизни
в монастыре, близком к
столице и многопосещаемом, не нравились ему, соблазняя его, всё это уничтожалось послушанием: не мое
дело рассуждать, мое
дело нести назначенное послушание, будет ли то стояние у мощей, пение на клиросе или ведение счетов
по гостинице.
Из Москвы я прибыл
в Питер,
Все
по собственным
делам,
Шел
по Невскому проспекту
Сам с перчаткой рассуждал,
Что за чудная
столица,
Расприкрасный Питембург.
— Неправда ли, неожиданный сюрприз, Ниночка, — говорил он, ласково улыбаясь. — А все мадемуазель Люда, благодарите ее… Я только вчера приехал
по делу в столицу, а она, желая сделать вам сюрприз, попросила баронессу включить меня
в список приглашенных. Довольны ли вы таким сюрпризом, кузиночка?
В этом манифесте говорилось о несправедливом и жестоком поступке Австрии с Сербией, о бомбардировке беззащитной
столицы Сербии Белграда, о том, что недостойный поступок австрийцев заставил Россию, единую
по вере и крови со славянскими народами, предложить Австрии свое посредничество — уладить
дело её с Сербией миром.
Этот бедный, глуповатый чудак, которого я люблю тем сильнее, чем оборваннее и грязнее делается его летнее франтоватое пальто, пять месяцев тому назад прибыл
в столицу искать должности
по письменной части. Все пять месяцев он шатался
по городу, просил
дела и только сегодня решился выйти на улицу просить милостыню…
И выезд
в Вену
в светлый и теплый октябрьский (
по новому стилю)
день сразу дал мне верную и привлекательную ноту этой весело-привольной
столицы.
Пьянство громадных размеров, развращенного вида матроны среди белого
дня, драки между пьяными женщинами, нахальный уличный разврат и гнет англиканского ханжества, которое и до сей минуты не позволяет
столице в 5–6 миллионов жителей иметь
по воскресеньям чисто эстетические удовольствия.
Меррекюльские генералы, которые еще не вышли
в тираж, находятся большею частью
в составе каких-нибудь сильно действующих центральных учреждений, и потому они обыкновенно присутствуют шесть
дней в столице, а
в Меррекюль приезжают только
по субботам.
Дело в том, что государю было хорошо известно, что много дворян ежегодно приезжает
в Петербург
по разного рода
делам, и многие из них имеют тяжбы
в судебных местах
столицы, вследствие медленности производства задерживаются тут на неопределенное время, что, при дороговизне петербургской жизни, отражается на их благосостоянии, а потому приказал, чтобы всякий дворянин, при въезде
в заставу, объявлял, кто он такой и где будет стоять.
Елизавета Петровна любила, как мы уже знаем, жизнь тихую, мирную, вдали от двора и
столицы.
По вступлении своем на престол она указом от 19 февраля 1742 года освободила приписанных к селу Царскому крестьян на два года от всяких работ и повинностей. Императрица Елизавета Петровна посетила Царское Село после коронации,
по прибытии из Москвы 3 февраля 1743 года.
В этот
день там состоялось большое празднество, а вечером была зажжена роскошная иллюминация.
Его клевреты, из числа которых вышел князь Виктор Гарин, живший
в доме матери, снова совершенно обеспеченный, и за последнее время переменившийся совершенно, исправившийся во многом, кроме своей фатальной страсти к Александре Яковлеве, рыскали
по стогнам
столицы, как ищейки, разыскивая крупные
дела или точнее крупные гонорары.
В лесах, окружающих
столицу, как мы уже знаем, водились лихие люди, собиравшиеся
в целые шайки, промышлявшие разбоями или «воровскими
делами»
в самом городе, куда, однако, они выходили поодиночке, иногда лишь
по двое.
Царь и великий князь всея Руси Иоанн Васильевич покинул
столицу и жил
в Александровской слободе, окруженный «новым боярством», как гордо именовали себя приближенные государя — опричники, сподвижники его
в пирах и покаянных молитвах, резко сменяющихся одни другими, и ревностные помощники
в деле справедливой,
по его мнению, расправы с «старым боярством».
— Как не знать… Я тоже эти
дни походил
по Питеру, да и не впервой с вами
в этой
столице мы проживаем, как не знать… — усмехнулся Степан.
Мы застаем его на другой
день описанных нами
в предыдущих главах событий
в собственных, роскошных московских хоромах,
в местности, отведенной
в столице исключительно для местожительства опричников, откуда,
по распоряжению царя, еще
в 1656 году были выселены все бояре, дворяне и приказные люди. Местность эта заключала
в себе улицы Чертольскую, Арбатскую с Сивцевым-Врагом и половину Никитской с разными слободами.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут
дела в армии, слухи о найденных
в Москве шпионах, о бумаге, ходящей
по Москве,
в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть
в обеих русских
столицах, разговор об ожидаемом на завтра приезде государя ― всё это с новою силой возбуждало
в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и
в особенности с начала войны.
Он был инспектором страхового общества «Феникс» и часто уезжал из
столицы по его
делам; а когда бывал дома, то ему едва хватало времени повидаться с многочисленными знакомыми, побывать
в театре, на выставках и ознакомиться с книжными новостями.
По первой категории подвиги его восходили до дуэлей, угрожавших ему высылкою из тогдашней папской
столицы, а
по второй
дела кончались потасовками или полицейским призывом к порядку, что тоже тогда
в художественном мире не почиталось за дурное и служило не
в укор, а, наоборот, слыло за молодечество.
А если все это так идет
по одной новгородской епархии —
по епархии самой близкой к
столице и имеющей с нею неразрывную связь
в лице главного епархиального начальника, то, кажется, вполне позволительно предположить, что и во всех других епархиях на все подобные
дела едва ли существует лучший взгляд и более совершенные порядки.